15 февраля - 150 лет со дня рождения Саввы Морозова, российского промышленника и мецената
Лицо эпохи
В начале XX века верхушку московского купечества составляли два с половиной десятка семей. Семь из них носили фамилию Морозовы. Влияние «ситцевых королей» Морозовых было настолько велико, что их считали едва ли не подлинными хозяевами Российской империи, и это было недалеко от истины.
Как же получилось, что фантастическое развитие экономики России на рубеже XIX — XX веков обернулось ее крушением? Как могли Морозовы, Рябушинские, Абрикосовы, Смирновы, Шустовы прозевать революцию? Впрочем, был в истории России один фабрикант, который не только предвидел, что произойдет в октябре 1917 года, но и пытался это предотвратить. Этим фабрикантом был Савва Тимофеевич Морозов.
«Эх, Саввушка, сломаешь ты себе шею!»
История династии Морозовых как две капли воды похожа на историю других купеческих династий. В 1820 году крепостной крестьянин деревни Зуевой Богородского уезда Московской губернии Савва Васильевич Морозов за 17 тысяч рублей получил вольную от своего помещика. Где он взял такие огромные деньги? Ну мало ли, может, клад нашел. Правда, ходили слухи, что Морозов был фальшивомонетчиком, но никому не удалось его в этом уличить. А на Руси, как известно, не пойман — не вор.
В 1860 году, после смерти Саввы Морозова, его промышленная империя была разделена между сыновьями на Викуловскую, Богородско-Глуховскую, Никольскую и Тверскую мануфактуры. Младшему сыну Тимофею досталось товарищество Никольской мануфактуры. К тому времени он очень удачно женился на дочке купца-старообрядца Симонова, которую звали Марией, взяв хорошее приданое. В 1862 году у молодой четы родились сыновья — Савва и Сергей. Первый был смуглым, с раскосыми глазами и взрывным темпераментом. Второй, напротив, был белотел и меланхоличен.
В 1881 году братья окончили гимназию и поступили в Московский университет: Савва на физико-математический факультет, а Сергей на юридический. Вслед за этим Сергей поступил на попечение матушки, а Савва продолжил образование в Англии, получив специальность химика-технолога, а заодно изучив состояние дел в британской текстильной промышленности. Он мечтал посвятить себя науке, но этой мечте не суждено было сбыться — в 1887 году его отец тяжело заболел и приказал Савве взять на себя управление Никольской мануфактурой, так как вялый и болезненный Сергей к практическим делам был непригоден.
«Пришлось мне попотеть, — рассказывал впоследствии Савва Морозов. — Оборудование на фабрике допотопное, топлива нет, а тут конкуренция, кризис. Надо было все дело на ходу перестраивать». Он выписал из Англии новейшее оборудование, причем сам его устанавливал и обучал рабочих. Один из инженеров Никольской мануфактуры с восхищением вспоминал: «Возбужденный, суетливый, он бегал вприпрыжку с этажа на этаж, пробовал прочность пряжи, засовывал руку в самую гущу шестеренок и вынимал ее оттуда невредимой, учил подростков, как надо присучивать оборванную нитку. Он знал здесь каждый винтик, каждое движение рычагов».
На мануфактуре были отменены штрафы, повышены расценки, построены жилые помещения для рабочих, больницы, школы и даже ясли. Более того, Савва Морозов сократил рабочий день до 9-ти часов вместо прежних 12-ти. «Отец топал на меня ногами и ругал социалистом, — рассказывал позже Савва Морозов. — А в добрые минуты, совсем уж старенький, гладит меня, бывало, по голове и приговаривает: «Эх, Саввушка, сломаешь ты себе шею».
Искусство приобретения коровы
Вскоре Никольская мануфактура заняла в России третье место по рентабельности производства среди всех фабрик и заводов страны. Морозовские изделия вытесняли английские ткани даже в Персии и Китае. На всемирных выставках в Чикаго (1895 год) и в Париже (1900 год) продукция Никольской мануфактуры завоевала высшие награды. В конце XIX века на фабриках Саввы Морозова было занято 13,5 тысячи человек, здесь ежегодно производилось почти два миллиона метров добротной ткани.
К Савве Морозову потянулись за помощью другие российские предприниматели, и он с готовностью им помогал, посмеиваясь по поводу их невежества. Он мог решить любой вопрос, причем знал все ходы и выходы даже в Санкт-Петербурге. Со смехом Савва Морозов вспоминал, как по молодости лет не мог уломать главу одного департамента, пока не подсказали добрые люди, что у жены этого столоначальника надобно купить корову. Корова стоила, как целое стадо, но на следующее утро столоначальник был любезен и отзывчив.
Савва Морозов на протяжении многих лет был председателем правления Нижегородской ярмарки, причем в ходе ее работы неизменно проводил торгово-промышленные съезды, на которых российское купечество обсуждало злободневные вопросы.
Личный доход Саввы Морозова составлял примерно 250 тысяч рублей в год. Это было много — достаточно сказать, что премьер-министр Сергей Витте получал в десять раз меньше. Но на благотворительные цели Савва Морозов тратил несоизмеримо больше того, что имел, уговаривая купцов и фабрикантов финансировать театры, больницы или учебные заведения. Он еще жаловался по этому поводу: «Вот странность: у нас лучший в мире балет и самые скверные школы. У нас легко найти денег на театр, а наука в загоне». Хорошо известно, что без поддержки Морозова не было бы Художественного театра. Он не только построил здание, но и закупил все оборудование, требуя при этом лишь одного: театр не должен иметь никакого «высочайшего покровительства». Эту благотворительную помощь, размер которой достиг примерно полумиллиона рублей, скрыть было трудно. Что же касается других взносов, то Савва Морозов предпочитал о них не распространяться. Например, передавая деньги администрации Московского частного театра, который находился на грани банкротства, Морозов настоятельно просил сохранить это в тайне: «Понимаете, коммерция руководствуется собственным катехизисом. И потому я прошу ничего обо мне не говорить».
В мае 1905 года Савва Морозов вместе со своей женой приехал на юг Франции, в Канны. С утра 13 мая, по словам его жены, он сделал гимнастику, долго плавал, потом около часа просидел у моря. За обедом зашел разговор о том, что по приезде в Россию хорошо бы отправить детей в Крым. Ближе к вечеру постояльцы отеля услышали звук выстрела. Прибывшая полиция обнаружила Савву Морозова мертвым. Рядом с ним на полу валялся пистолет. На письменном столе лежала записка: «Прошу никого не винить».
Миллионер в залатанных ботинках
Версий происшедшего было много. Одни говорили, что Морозов был убит, причем застрелил его Леонид Красин, которому Савва Морозов не дал денег на продолжение революционной борьбы. Однако Красин, который некоторое время работал на Никольской мануфактуре начальником электростанции, прекрасно знал, что денег у Морозова нет. Незадолго до трагедии мать Саввы Морозова, которой принадлежали 90% акций мануфактуры, отстранила его от управления предприятием, назначив на должность управляющего своего любимчика Сергея. Женщиной она была примечательной — боясь простуды, вовсе не мылась, а электричество считала исчадием ада. Кстати, это именно она распустила слухи о помешательстве Саввы Морозова. Подумать только, он предложил раздать рабочим часть акций предприятия, сделав их совладельцами Никольской мануфактуры. Разве предприниматель в здравом уме может на такое решиться?
Другие склонялись к тому, что Савву Морозова убили черносотенцы, которые неоднократно ему угрожали. «В Берлине, Виши и Каннах, — вспоминала жена Морозова, — всюду нас преследовали шушеры, днем и ночью они слонялись под нашими окнами. Все это нервировало меня и Савву Тимофеевича».
Среди рабочих Никольской мануфактуры вплоть до революции бытовала другая версия: Савва не умер, вместо него похоронили другого, а он «отказался от богатства и тайно ходит по фабрикам, поучая рабочих уму-разуму».
Но все же, скорее всего, Савва Морозов сам выстрелил себе в сердце. Лишившись своего предприятия, он очень по этому поводу горевал, потому что смыслом всей его жизни была работа — отдыхать фабрикант совершенно не умел. Незадолго до смерти он грустно сказал своим друзьям: «У меня нет биографии. Я ведь не человек, я — фирма. Меня надо преподавать в университете по кафедре политической экономии». Кстати, в быту Морозов был очень скромен — дома ходил в стоптанных туфлях, а на улице его можно было увидеть в залатанных ботинках. Из всех напитков предпочитал чай.
Однако самым страшным для Морозова было даже не отстранение от управления Никольской мануфактурой. В начале 1905 года, в период революционного подъема, он, кажется, сделал все, чтобы побудить российских купцов и промышленников к решительным действиям по низвержению царя до уровня английской королевы. Но не нашел поддержки — российская буржуазия оказалась на редкость трусливой, ограничившись лишь словопрениями. «Политиканствующий купец нарождается у нас, — с горечью говорил Савва Морозов еще на заре XX века. — Не спеша и не очень умело он ворочает рычагами своих миллионов и ждет, что изгнившая власть Романовых свалится в руки ему, как перезревшая девка. Когда у нас вспыхнет революция, буржуазия не найдет в себе сил для сопротивления, и ее сметут как мусор».
После Кровавого воскресенья Савва Морозов пророчески сказал Максиму Горькому: «Революция обеспечена. Годы пропаганды не дали бы того, что достигнуто в один день. Позволив убивать себя сегодня, люди приобрели право убивать завтра. Они, конечно, воспользуются этим правом». Часовой механизм той мины замедленного действия, которую заложил Савва Морозов под казавшуюся незыблемой Российскую империю, начал свой отсчет. Но сам фабрикант, похоже, уже не видел возможности остановить эти часы и не хотел присутствовать при крушении того, что он с таким трудом создавал.