11 сентября - 90 лет со дня рождения русского писателя Григория Бакланова
11 сентября писателю Григорию Бакланову, автору повестей о Великой Отечественной войне «Пядь земли», «Навеки - девятнадцатилетние», романов «Июль 41 года» и «Друзья», отдавшему семь лет редакторского труда журналу «Знамя», исполняется 90 лет.
Фрагмент автобиографии писателя Григория Яковлевича Бакланова:
Родился я в Воронеже, 11 сентября 1923 года, и довоенный Воронеж, и Воронеж после военных лет есть в моих книгах.
Мне было 10 лет, а старшему моему брату Юре – двенадцать, когда умер наш отец Яков Минаевич Фридман. Мать, Ида Григорьевна Кантор (ей посвящена моя повесть «Пядь земли»), пережила отца всего на два года. Взяли нас к себе ее сестры. Школу я не окончил, после девятого класса перешел в авиатехникум: хотелось получить профессию, стать самостоятельным.
Началась война, я работал слесарем на 18-м авиационном заводе, здесь делали знаменитые штурмовики того времени: ИЛ-2. Старший брат (он уже учился в МГУ на историческом факультете) ушел в ополчение, меня на фронт не взяли – мне еще было семнадцать лет. И в военное училище нельзя было попасть без аттестата об окончании школы. Я экстерном сдал за 10-й класс, что, впрочем, не пригодилось. Заново формировали вышедший из окружения артиллерийский полк, это было уже начало зимы. Я пришел к командиру полка, сказал, что старший брат мой погиб на фронте, попросил взять меня в полк. Он взял.
Из всех человеческих дел, которые мне известны (ни в концлагерях, ни в гетто мне быть не пришлось), война – самое ужасное и бесчеловечное дело. Но оттого, что жизнь и смерть здесь сближены, как выстрел и разрыв снаряда, многое видишь и чувствуешь обостренно. Ты можешь не думать, что тебе это дано видеть в последний раз, ощущение это - в тебе, и не раз на фронте, словно прозревая, я поражался красоте мира. Был я рядовым бойцом («солдат», «офицер» - это пришло позже) и одно время я был самым молодым в полку. Потом с Северо-Западного фронта меня послали во 2-е Ленинградское артиллерийское училище, оно тогда находилось в Башкирии, окончив его, я попал на Юго-Западный, в дальнейшем 3-й Украинский фронт. В октябре 1943 года, когда мы брали Запорожье, меня тяжело ранило, шесть месяцев в госпиталях, несколько операций, в итоге признан ограниченно-годным, инвалидом третьей группы, но в свой полк, в свой взвод я вернулся. Участвовал в Ясско-Кишиневской операции, это бои на плацдарме за Днестром, где я был контужен, стали в дальнейшем местом действия моей повести «Пядь земли». Потом – тяжелейшие бои в Венгрии, в районе озера Балатон; в какой-то степени об этом написана моя первая военная повесть «Южнее главного удара». Участвовал во взятии Будапешта, Вены, войну закончил в Австрии в звании лейтенанта.
Домой, демобилизовавшись по ранению, я вернулся в декабре 1945 года, как раз под Новый год. Собственно говоря, дома не было, ничего не было, даже не было никаких планов на дальнейшее. Но никогда так спокойно, так беззаботно я себя не чувствовал. Я знал: главное дело моей жизни я сделал, а как дальше жить, кем быть – не тревожило, никаких карьерных соображений не возникало. Однако я уже начал писать, и это привело меня в Литературный институт.
***
«Пядь земли» была третьей по счету моей повестью и первой, принесшей мне известность. Ее издали в тридцати с лишним странах мира – и в Англии, и во Франции, и в Италии, и даже в Испании, где тогда практически не издавались наши книги. В Германии ее переиздавали четырежды, в том числе – массовым тиражом. У нас повесть напечатал журнал «Новый мир», официальная критика обрушилась на нее, и книга была задержана на полтора года. Главное обвинение звучит сегодня смешно: «окопная правда…». Между прочим, в годы первой мировой войны газета большевиков на фронте называлась «Окопная правда». Выходит, когда царя свергали, окопная правда считалась высшей, народной правдой, а как сами воцарились, потребовалась правда иная, генеральская, что ли? Но и в Первую мировую, и на этой войне в окопах сидел народ, и хулу критиков я воспринимал как похвалу. Однако после «Пяди земли», которую пометили этим клеймом, судьба книг, в которых критика усматривала признаки «окопной правды», становилась незавидной. Писать требовалось не то, что было, а как должно было бы быть. А я всю войну пробыл в окопах, в артиллерийской разведке, на передовом наблюдательном пункте, войну видел с поля боя и писал, что видел и знал.
Обычное читательское заблуждение: если книга от первого лица, значит, автор про себя пишет. Кроме книги невыдуманных рассказов – «Входите узкими вратами», - у меня нет ни одной автобиографической вещи. Но место действия я, как правило, не выдумываю. И фамилии персонажей, это чаще всего фамилии тех, с кем вместе воевал, живых и мертвых. Все было так свежо. Все – перед глазами, когда я писал «Пядь земли», и чувствовал себя я так, словно мне не тридцать шесть лет, а я так же молод. Как они там, на плацдарме, за Днестром.
Но совершенно с другим, с отцовским чувством писал я повесть «Навеки - девятнадцатилетние» - о мальчиках, не вернувшихся с войны, которые из всего, что ждало их в жизни, сделали только одно: спасли Родину. Цензура и эту повесть пыталась искалечить, задержан был номер журнала, в котором она шла. В дальнейшем повесть получила Государственную премию.
***
Из восьми фильмов, снятых по моим книгам, по моим сценариям, близок мне только телефильм «Был месяц май». Сценарий я писал по своему рассказу «Почем фунт лиха», режиссер Марлен Хуциев. Из нескольких пьес определенным успехом пользовалась поставленная Юрием Любимовым в Театре на Таганке пьеса «Пристегните ремни!»
***
В декабре 1993 года я оставил журнал, чтобы написать роман "И тогда приходят мародеры". Этот роман, по сути дела, завершает рассказ о поколении и времени, в котором досталось ему жить, рассказ, начатый повестью «Пядь земли», романами «Июль 41 года» и «Друзья», повестями «Навеки - девятнадцатилетние», «Меньший среди братьев». В определенном смысле это - итог. За ним - все дальнейшее.